Обидная любовь

Пробило десять. В доме тишина.
Она сидит и напряженно ждет.
Ей не до книг сейчас и не до сна,
Вдруг позвонит любимый, вдруг придет?!

Пусть вечер люстру звездную включил,
Не так уж поздно, день еще не прожит.
Не может быть, чтоб он не позвонил!
Чтобы не вспомнил - быть того не может!

"Конечно же, он рвался, и не раз,
Но масса дел: то это, то другое...
Зато он здесь и сердцем и душою".
К чему она хитрит перед собою
И для чего так лжет себе сейчас?

Ведь жизнь ее уже немало дней
Течет отнюдь не речкой Серебрянкой:
Ее любимый постоянно с ней -
Как хан Гирей с безвольной полонянкой.

Случалось, он под рюмку умилялся
Ее душой: "Так преданна всегда!"
Но что в душе той - радость иль беда?
Об этом он не ведал никогда,
Да и узнать ни разу не пытался.

Хвастлив иль груб он, трезв или хмелен,
В ответ - ни возражения, ни вздоха.
Прав только он и только он умен,
Она же лишь "чудачка" и "дуреха".

И ей ли уж не знать о том, что он
Ни в чем и никогда с ней не считался,
Сто раз ее бросал и возвращался,
Сто раз ей лгал и был всегда прощен.

В часы невзгод твердили ей друзья:
- Да с ним пора давным-давно расстаться.
Будь гордою. Довольно унижаться!
Сама пойми: ведь дальше так нельзя!

Она кивала, плакала порой.
И вдруг смотрела жалобно на всех:
- Но я люблю... Ужасно... Как на грех!..
И он уж все же не такой плохой!

Тут было бесполезно препираться,
И шла она в свой добровольный плен,
Чтоб вновь служить, чтоб снова унижаться
И ничего не требовать взамен.

Пробило полночь. В доме тишина...
Она сидит и неотступно ждет.
Ей не до книг сейчас и не до сна:
Вдруг позвонит? А вдруг еще придет?

Любовь приносит радость на порог.
С ней легче верить, и мечтать, и жить.
Но уж не дай, как говорится, бог
Вот так любить!

Стихи о тебе (1997)

Галине Асадовой

Сквозь звездный звон, сквозь истины и ложь,
     Сквозь боль и мрак и сквозь ветра потерь
     Мне кажется, что ты еще придешь
     И тихо-тихо постучишься в дверь...

     На нашем, на знакомом этаже,
     Где ты навек впечаталась в рассвет,
     Где ты живешь и не живешь уже
     И где, как песня, ты и есть, и нет.

     А то вдруг мниться начинает мне,
     Что телефон однажды позвонит
     И голос твой, как в нереальном сне,
     Встряхнув, всю душу разом опалит.

     И если ты вдруг ступишь на порог,
     Клянусь, что ты любою можешь быть!
     Я жду. Ни саван, ни суровый рок,
     И никакой ни ужас и ни ни шок
     Меня уже не смогут устрашить!

     Да есть ли в жизни что-нибудь страшней
     И что-нибудь чудовищнее в мире,
     Чем средь знакомых книжек и вещей,
     Застыв душой, без близких и друзей,
     Бродить ночами по пустой квартире...

     Но самая мучительная тень
     Легла на целый мир без сожаленья
     В тот календарный первый летний день,
     В тот памятный день твоего рожденья...

     Да, в этот день, ты помнишь? Каждый год
     В застолье шумном с искренней любовью
     Твой самый-самый преданный народ
     Пил вдохновенно за твое здоровье!

     И вдруг - обрыв! Как ужас, как провал!
     И ты уже - иная, неземная...
     Как я сумел? Как выжил? Устоял?
     Я и теперь никак не понимаю...

     И мог ли я представить хоть на миг,
     Что будет он безудержно жестоким,
     Твой день. Холодным, жутко одиноким,
     Почти как ужас, как безмолвный крик...

     Что вместо тостов, праздника и счастья,
     Где все добры, хмельны и хороши, -
     Холодное, дождливое ненастье,
     И в доме тихо-тихо... Ни души.

     И все, кто поздравляли и шутили,
     Бурля, как полноводная река,
     Вдруг как бы растворились, позабыли,
     Ни звука, ни визита, ни звонка...

     Однако было все же исключенье:
     Звонок. Прниятель сквозь холодный мрак.
     Нет, не зашел, а вспомнил о рожденье,
     И - с облегченьем - трубку на рычаг.

     И снова мрак когтит, как злая птица,
     А боль - ни шевельнуться, ни вздохнуть!
     И чем шагами мерить эту жуть,
     Уж лучше сразу к черту провалиться!

     Луна, как бы шагнув из-за угла,
     Глядит сквозь стекла с невеселой думкой,
     Как человек, сутулясь у стола,
     Дрожа губами, чокается с рюмкой...

     Да, было так, хоть вой, хоть не дыши!
     Твой образ... Без телесности и речи...
     И... никого... ни звука, ни души...
     Лишь ты, да я, да боль нечеловечья...

     И снова дождь колючею стеной,
     Как будто бы безжалостно штрихуя
     Все, чем живу я в мире, что люблю я,
     И все, что было исстари со мной...

     Ты помнишь ли в былом - за залом зал...
     Аншлаги! Мир, заваленный цветами,
     А в центре - мы. И счастье рядом с нами!
     И бьющийся ввысь восторженный накал!

     А что еще? Да все на свете было!
     Мы бурно жили, споря и любя,
     И все ж, признайся, ты меня любила
     Не так, как я - стосердно и стокрыло,
     Не так, как я, без памяти, тебя!

     Но вот и ночь, и грозовая дрожь
     Ушли, у грома растворяясь в пасти...
     Смешав в клубок и истину, и ложь,
     Победы, боль, страдания и счастье...

     А впрочем, что я, право, говорю!
     Куда, к чертям, исчезнут эти муки?!
     Твой голос, и лицо твое, и руки...
     Стократ горя, я век не отгорю!

     И пусть летят за днями дни вослед,
     Им не избыть того, что вечно живо.
     Всех тридцать шесть невероятных лет,
     Мучительных и яростно-счастливых!

     Когда в ночи позванивает дождь
     Сквозь песню встреч и сквозь ветра потерь,
     Мне кажется, что ты еще придешь
     И тихо-тихо постучишься в дверь...

     Не знаю, что разрушим, что найдем?
     И что прощу и что я не прощу?
     Но знаю, что назад не отпущу.
     Иль вместе здесь, или туда вдвоем!

     Но Мефистофель в стенке за стеклом
     Как будто ожил в облике чугунном,
     И, глянув вниз темно и многодумно,
     Чуть усмехнулся тонгогубым ртом:

     "Пойми, коль чудо даже и случится,
     Я все ж скажу, печали не тая,
     Что если в дверь она и постучится,
     То кто, скажи мне, сможет поручиться,
     Что дверь та будет именно твоя?.."