Моя любимая песня...

С КРЫШИ ГОРОД

С крыши город светился дальше,
С крыши города было больше,
Упирались в перила пальцы,
Черный воздух глотался горше.
Голос рвался на дне гортани,
Захотелось дневного света.
Ветер щепкой швырял по крыше
Два разорванных силуэта.

Только боги и только дети
Восходили в такие выси,
Выше крыши клубилось небо,
Выше неба была любовь:
Недоступная, неземная,
Уходящая в звездный холод,
Леденила чужие души,
Согревала уснувший город.

Вот и все, я тебя не вижу.
Этот омут такой бездонный!
Остаешься под звездным небом,
Не любимый и не влюбленный.
Ухожу по ночной дороге
Из весеннего сумасбродства,
С каждой улицей нестерпимей
Ощущаю свое сиротство.

ПИТЕР

Питер, Питер...
Ты столько знаешь, ты много видел,
И все, что я хочу сказать тебе -
Это только слова.
Я снова покупаю билет на поезд.
Чуть-чуть ревнуя
И немного расстроившись,
Провожает меня до вокзала
Ночная Москва.

Небо, небо...
Над тобою совсем другое небо,
Морозным воздухом дышит Невский,
Скоро зима.
А я иду и всем улыбаюсь,
Я выше облака поднимаюсь,
И мне кивают, снимая шляпы,
На Невском дома.

Где-то, где-то
В любимых парках укрылось лето,
И мелкий дождик на водосточной
Играет трубе.
Нырнуло эхо в дворы-колодцы,
По старой крыше гуляет солнце,
И пахнет кофе, и все кофейни
Зовут к себе.

Здравствуй, город!
Пройду по площади вдоль собора.
А у тебя есть крейсер Аврора
И много других кораблей.
А у меня лишь одна гитара,
Немного пара из самовара,
В руке синица, которой снится
Клин журавлей.

А я живу на другой планете.
Там мало света и вечный ветер.
И, будто расстроенные струны,
Гудят провода.
А иногда там бывает плохо,
И до рассвета еще так долго,
Тогда я все оставляю как есть
И возвращаюсь сюда.

О, эти старые мостовые!
Они все помнят, они живые,
И каждый каменный всадник
По-прежнему
Верит в мечты.
А я стою незаметной тенью
В пальтишке ветхом
Под звездной сенью,
В который раз, замирая, смотрю,
Как разводят мосты.

СМЕШНОЕ КИНО

Мы ходили по форме "четыре", нас красили краской,
Мы сидели в холодной пыли и слушали сказки.
Нас учили читать по слогам и стрелять по мишеням,
А потом указали на дверь в зал цветных откровений.

Мы попали в смешное кино, где никто не смеется.
Ровный шум да скупая мечта цвета зимнего солнца,
Власть колец, блок-посты, фейс-контроль, горечь хлеба и соли...
И мы, как бедные дети, в дверях - ни в избу, ни в поле.

Мы считали колеса войны планкой духа и плоти,
А завтра нам изуродуют сны в белой башне напротив.
Эту музыку в стиле "окей" нам не сделать потише.
И чем звонче поет эта медь, тем небо кажется выше.

Мы уйдем так же тихо, как те, что ушли перед нами.
Время новых идей захлестнет нашу жизнь, как цунами.
Наши жесты, движения, стихи сверху мало что значат,
Но пока мы растем от земли, мы танцуем и плачем.

Так посмотри, Отче, в наши глаза, в наши мутные души,
Мы почти уже вышли из комы, нам уже лучше,
Мы одни в этой липкой траве, мы все видим и слышим,
И только тянем ладони под дождь, поднимаясь все выше

ГОЛУБАЯ СТРЕЛА

"Голубая стрела" без сигнальных огней
Разбивает стекло, исчезает в окне,
Твой игрушечный поезд летит под откос,
Только это уже почему-то всерьез.

Оловянный солдатик на фланге стола,
Ты почти окружен, плохи ваши дела.
Перевяжет сестра рассеченную бровь,
Только это уже настоящая кровь.

Он уходит один, и не слышно шагов,
Он не смотрит назад, он не видит врагов.
Он уходит туда, где зови, не зови -
По колено травы и по пояс любви.

Это те же картинки прочитанных книг,
Первозданная сила исходит от них,
Только в книгах от ран не осталось следа,
Там за красной горой есть живая вода.

На пылающий лоб ляжет мамин платок,
А в руках у нее апельсиновый сок,
Можно в синее небо с мольбою смотреть,
Только это уже настоящая смерть.

Он уходит один, и не слышно шагов,
Он не смотрит назад, он не видит врагов.
Он уходит туда, где зови, не зови -
По колено травы и по пояс любви.

А по правую руку огни казино,
А по левую руку сгоревшая рожь,
Если прямо пойдешь, то, что ищешь, найдешь,
Только это уже настоящая ложь.

И выходит старик из воды, из огня,
И выводит из лесу гнедого коня,
Если хочешь - скачи, сколько можешь - держись!
Только это и есть настоящая жизнь.

Он уходит один, и не слышно шагов,
Он не смотрит назад, он не видит врагов.
На пылающий лоб ляжет мамин платок,
А в руках у нее апельсиновый сок.

Он уходит один, и не слышно шагов,
Он не смотрит назад, он не видит врагов.
Он уходит туда, где зови, не зови -
По колено травы и по пояс любви.

ЛИРИЧЕСКИЙ ГЕРОЙ

И вот я стою на твоем пути,
Я тот, кто пришел из твоих стихов.
Ты знаешь, я мог бы тебя спасти,
Но ты не выносишь высоких слов.

Ты сочинила меня таким,
Ты выбрала этот медленный день,
Мы стоим на причале большой реки
Лицом к лицу, но я только тень.

Я мог бы взять тебя на паром
И плыть по теченью в густой синеве,
Но ты зачеркнула меня пером,
И я только образ в твоей голове.

Но видишь, я под дождем промок,
Не веришь, тогда прикоснись ко мне,
Я принес тебе оттуда цветок,
Мне открылась тайна, я вышел вовне.

И вот ты стоишь на моем пути,
А я растерялся и снова молчу,
И ты могла бы меня спасти,
И это то, чего я хочу.

В твоих стихах такая печаль,
И много цветов в зеленой траве.
Мне очень жаль, мне ужасно жаль,
Но я только образ в твоей голове.

МОРЕ

От моря и до моря
Плывет рыбачья лодка,
А море беспокоится,
И нет ему конца.
Ни острова, ни паруса,
А ни звезды, ни месяца...
Я так давно не видела
Прекрасного лица.

А в море ночи черные,
А в море ночи длинные.
Встают со дна флотилии
Погибших кораблей
И движутся, как призраки,
Под спущенными флагами,
Их провожают к берегу
Нептун и Водолей.

А над высоким берегом
Летали чайки белые,
И маленькая барышня
Кормила их с руки.
Смотрела в море черное,
Смотрела и печалилась,
Ее в ночное плаванье
Не взяли рыбаки.

ВИШНЕВОЕ ВАРЕНЬЕ

Я варю вишневое варенье,
Я люблю высоких и строптивых.
Здесь, наверное, лунное затменье,
Вместо лиц - повсюду негативы.

Я считаю косточки от вишен,
Их число стремится к Пифагору.
Если я тебя еще увижу,
Мы еще вернемся к разговору.

Мне ужасно тесно в этих стенах,
Лето разрывается на части,
Голуби уселись на антеннах,
Говорят о голубином счастье.

А на мне передник от Кардена,
Разрисованный вишневым соком.
В городе такие перемены,
Даже страшно, чтоб не вышли боком.

Русское теперь у них в опале,
Гоголя читают в переводах,
Деньги их опять в цене упали,
Землю снова раздают народу.

У Андрюши кофе варят гуще,
На столах расставлены букеты,
Виноградник зелен и запущен,
Там сидят студенты и поэты.

Умные в портфелях носят "Будду",
Знают толк в китайском алфавите.
Боже, как мне хочется отсюда,
Как же я хочу тебя увидеть!

Там, где ты, теперь, наверно, вечер,
Ты устал и вышел к океану,
Горизонт красив и бесконечен,
Корабли плывут в чужие страны.

Я увязла в ближнем зарубежье,
Сад вишневый требует терпенья.
Я пишу тебе на побережье
И варю вишневое варенье.

ФАКУЛЬТЕТ ЖУРНАЛИСТИКИ

Она сшила себе очень модную юбку
Из какой-то дешевой и тоненькой ткани,
Она курит отчаянно черную трубку
И мечтает увидеть себя на экране.

И выходит она на крыльцо института
В окружении мальчиков юных, безусых.
Без внимания к ней не проходит минуты,
Чем немало расстроены барышни курса.

У нее удивительно длинные ноги
И глаза восхитительно синего цвета,
Для нее срифмовали влюбленные вздохи
Два ужасно талантливых местных поэта.

Ей так нравится имидж богемного мира,
Болтовня об искусстве за чашечкой кофе,
Ей осталось полшага до спальни кумира,
Говорят, у него чисто греческий профиль.

В этом городе слишком свободные нравы,
Ей досталось немало и зрелищ, и хлеба,
Ей осталось полшага до денег и славы
И совсем уж немножечко до звездного неба.

Ей богатый старик снять пальто помогает,
Эпатируя лысиной радиоактивной,
И пока он в бокалы нектар разливает,
Ей становится вдруг и смешно, и противно.

Но когда мимо окон ее пробегает
Длинноногая школьница в платье нарядном,
Синеглазым огнем на лету обжигая,
Как ей хочется, Боже, вернуться обратно!

СТО ЛЕТ ОДИНОЧЕСТВА

Уже два года, два долгих года идет бесконечный дождь.
А может быть, просто рисует кто-то капли на моем окне.
От этой сырости гибнут книги, вырастают цветы на стене...
И, Боже мой, как одиноки те, кто приходят ко мне!

Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...

Они приходят: то Питер Брейгель, то Сартр, то Рене Магрит...
Дверь давно нараспашку, я не помню, куда подевались ключи...
И тот, кто садится по правую руку, всегда со мной говорит,
А тот, кто садится по левую руку - молчит.

Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...

О тебе здесь напоминает лишь бой часов, их неровный ход,
Цитата из Маркеса, вспышки молний, да несколько очень старинных нот.
Уже два года, два долгих года не видно звезд, только дождь идет...
Я смотрю на рисунок из воска, и лучше б я не знала, что тебя ждет -

Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...

Однажды, вернувшись из всех Америк, ты будешь стоять у стены -
После стольких столетий разлуки и семнадцати лет войны.
Из парадной напротив выйдет ребенок и спросит, кто ты такой...
Он уйдет, не дождавшись ответа, пронизанный вселенской тоской.
Ты прочтешь на стене эту странную фразу, написанную детской рукой:

Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...
Сто лет одиночества...