Не болит голова,
От того, что я влюблена.
Оплетенные провода,
Чашки, пустая стена.
Черно-белый язык в словарях
И подруги в дверях.
На Аничковый мост
Ведем лошадь за хвост.
Маяковский целует умную морду трамвая
Трамвай отрезает мне волосы авто-дверями.
Да что ты грустишь, я нормальная и всё нормально.
Просто чай оказался недостаточно чаем.
Бред. Ты не думай, я ведь всё понимаю.
И скучно и грустно и чуть-чуть хочется плакать.
Да ладно, забей! Хочется – перехочется.
Может нам повезет, и весна в этом городе кончится.

В городе кислотных дождей, костей стариков и гниющего рока
Курящая девушка, похожа на Кэт – реинкарнация Бога.
Мечта шизофреников, хиппи, моя
Идет домой.
Молоко в сумке, махорка в граненых стаканах и вслух футуристы ночами.
Периодичность молчания – трубы, уют, забывать о тебе каждый вечер.
Белые ночи наступят лишь
Послезавтрашним летом.
И фортепьянное небо в огнях фонарей – фортепьянное порно
Разбитое зеркало каждое утро просит совета.
То, что случилось вчера – никогда не случится.
Но есть сны – ежевечерний спектакль
В театре абсурда.
Зря ты его привела – мне теперь не заснуть.
Надо обдумать совет, что дам зеркалу утром.
До ближайшей аптеки четыреста метров, а я живу за углом.
Дай миру шанс, Джон был мудрый мужик
Слева в небе воздушные замки –
Шпили и этажи
Бьют по башке мне фаллическим символом.
В серой рубашке не жалко тебя, в серой рубашке не жарко
Звезды окурков падают вниз,
А значит, права была Янка.
Ты не волнуйся - я не приду к тебе завтра.
Ни к кому не приду.

Жизнь – житуха – житие.
Не молитесь обо мне,
Не заслуживаю.
В жидком солнечном свете
Вполне осязаемый холод.
Ангел пьёт молоко в твоей-моей
Голове
Мечтами наружу.
И вспоминаешь невольно зимнюю стужу,
Когда не хотелось мучительно сдохнуть.
Тогда хотелось уйти, дверью хлопнуть,
Чтоб забыть твой земляничный запах.
А сейчас весна – не люблю весну,
Весной умирают гении.
Не хочется никого.
Давай помолчим и забудем до времени,
О чём то плохое кино.

Растерянность с лимонным привкусом
Потерянность с еловым запахом
Решительность оранжевым всполохом
И занятость разбавленным порохом.
И заспанность серебряной ниточкой
И голод тупой иголочкой
Недоверие желтой краскою
И тревога распахнутой форточкой.
И гитара чужыми пальцами
И голос в чужых наушниках
И нервы тугими пяльцами
И горчица в сухих горчичниках.
И губы лиловыми пятнами
Голос парабол множеством
Руки становятся мятными
И мятым становится мужество.
Всё пройдет.

Пол усеян чёрной икрой.
Значит я была у себя в гостях.
Я изредка захожу к себе попить чай
И рассказать грустную сказку.
Ещё я пишу сама себе письма
Не на бумаге, и даже не в ворде
Боюсь одиночества и тишины
В своей омерзительно грязной комнате.
Я ненавижу мягких животных
И раздражаюсь на розовый цвет
Ещё я терпеть не могу чёрный
А в шкафу кроме чёрного ничего нет.
Хочу вечный дождь и вечное утро
Боли в желудке и хронический кашель
Ещё я хочу писать грустные песни
О мире, самоубийстве и фальши.
Хочу придумать новое имя,
Чтоб не считали меня сумасшедшей
А пусть считают меня сумасшедшей
Всё буду пьяной иль гениальной.
Лучше, конечно же, гениальной,
Но это в конечном итоге не важно
Поссорюсь с собой и пойду обижаться
Пока не пойму, что у нас одни ноги.

Десять минут тебя
Импрессионизм в дожде
Заполняем собой ничто
Растворяемся в чистой воде.
Ты можешь всё,
Но пока бессильна.
Уйдёт сказочник -
Будут сказки.
Тёплый октябрьский дождь
Лужи три миллиметра.
Красиво.
Стекло отражает небо.
Так много в этом молчанье:
Страх, возбуждение, злость,
Нежность, тепло и отчаяние.
Дождь не растворяет краски.
Смех в глазах, а на щеках слёзы.
Неумелые, детские ласки
С тобою. До первых морозов.
Я ненавижу зиму. И тебя иногда ненавижу.
Лужи три миллиметра – красиво.
Я слишком многое вижу.
Лучше бы не понимала.
Тебя на двоих с Парижем
Делить надоело. Мало
Тебя и на питерских крышах