- хочешь, расскажу всё, как было? – говорит.
- хочу, - говорю.
- ты была для меня самым большим открытием и откровением…
- но ты же не любил меня, - перебиваю.
- а разве я когда-то говорил, что между нами может быть любовь? – у него предательски реалистично получается быть удивлённым. – да нет, ты не понимаешь. я любил тебя, как друга. я же все мог тебе рассказать. ты же понимала меня. ты же понимала меня?
- понимала, - киваю.
- я же тебе как себе доверял. ты же мыслила со мной синхронно. ты же могла мне многое простить. ты же спасала меня. ты же все обо мне знала. ты же мирилась с моим мерзким характером. ты же…
- а ты ее правда любишь? - снова прерываю осанну.
- ты знаешь, - сжал в недовольстве губы.
- я хочу услышать от тебя, - усмехаюсь.
- люблю. конечно, люблю.
- а почему ты не с ней сейчас, а со мной тут сидишь?
- …
- да знаю я, дурачок, что она просто прикрытие. что придумал ее, что наделил ее всеми качествами роковой женщины и что любовь ты свою просто придумал.
- о чем ты? я не совсем тебя понимаю.
все он понимает. и все помнит. как все начиналось и чем закончилось. только ему страшно изменить свою реальность – такую мятно-сладкую, такую плюшево-уютную, такую тошнотворно-нереальную.
и есть я, которой он звонит, которую ждет в гости, которую переобувает в лохматые тапки, которую с мороза согревает горячим чаем, с которой хрустит крекерами на кухне, которой вопросительно заглядывает в глаза.
и есть она, которой можно лишний раз не звонить, которая приезжает без спроса, которая сама надевает лохматые тапки, которая по-хозяйски варит себе кофе, которая предпочитает бисквит, с которой не надо читать по глазам.
я называюсь другом. она называется любимой. я не завидую ей. я не хочу, чтобы меня «любили», не любя.
потому что сейчас меня «не любят», любя. это едва ли лучше. но несравнимо честнее.