Каждый месяц я вижу, как свято место пустует в соседних яслях,
Потому что мой незачатый сын истекает кровью в двадцатых числах,
Упирается больно, бьется, хочет родиться,
Кровью плачет, шепчет: мама, я бы мог тебе пригодиться,
Что за черт, почему ты не хочешь со мной водиться?

Я пою ему песенку про сестру и братца,
Как они никогда не плачут на аппельплаце.
Скручиваюсь эмбрионом, чтобы помешать ему драться,
К животу прижимаю грелку, чтобы ему согреться,
Говорю: отстань, не дури, обретайся, где обретался,
Радуйся, что еще один месяц там отсиделся,
Ты бы кричал от ужаса, когда бы увидел, где очутился.
Он говорит: уж я бы сам разобрался.

Я читаю ему стишок про девочку из Герники,
Про ее глаза, не видящие того, что делают руки.
Он говорит мне: ты думаешь, это страшней, чем гнить от твоей таблетки,
Распадаться на клетки, выпадать кровавой росой на твои прокладки,
Каждый месяц знать, что ты не любишь меня ни крошки,
Не хочешь мне дать ни распашонки, ни красной нитки,
Ни посмотреть мне в глаза, ни узнать про мои отметки?
Полюби меня, мама, дай мне выйти из клетки.

Я рассказываю ему сказку про мою маму,
Как она плакала сквозь наркоз, когда ей удалили матку,
Я говорю ему: ладно, твоя взяла, я подумаю, как нам быть дальше;
Я не люблю тебя, но я постараюсь стать лучше,
Чувствовать тоньше, бояться тебя меньше,
Только не уходи далеко, не оставляй меня, слышишь?

Он говорит: ладно, пора заканчивать, я уже почти что не существую,
Так – последние капли, черный сгусток сердца, красные нитки.
Мы, говорит, еще побеседуем, мама, я еще приду к тебе не родиться,
Истекать кровью, плакать, проситься, биться,
Клясться, что я бы смог тебе пригодиться,
Плакать, просить помочь мне освободиться.
Где-то в двадцатых числах приду к тебе повидаться.

(с) Линор Горалик